Дорогая мамуля - Страница 70

– Я не буду просить у них разрешения. Они вообще не должны знать, что я на них цепляю. И было бы здорово, если бы у тебя нашлось что-нибудь с «прослушкой».

– Дело непростое. – Он задумчиво потер подбородок. – Чтобы получить ордер на «прослушку», надо представить доказательства, что они подозреваемые, или получить их согласие на сотрудничество.

Ева уже проработала этот аспект в уме и заговорила официальным тоном:

– По мнению ведущего следователя, объекты находятся под значительным внешним давлением. Они расстроены. Целью слежки при помощи механических устройств является их безопасность, так как женщина якобы уже была похищена однажды.

– Якобы? – переспросила Пибоди.

– Мы знаем об этом только с ее слов. Эти двое балансируют на тонкой грани. То ли они потерпевшие, то ли подозреваемые. «Маячки» – мой способ удержаться на этой грани. Мне придется сплясать, чтобы получить ордер. Я спляшу и ордер получу. Попрошу Миру меня поддержать, если понадобится. Мы их подключим и выпустим на волю. – Ева повернулась к Бакстеру. – Вот тут вступаешь в игру ты со своим напарником. Полевая работа, слежка в штатском. Я хочу знать, куда они идут, что делают.

– Ты бросаешь нас на улицу в канун Рождества, ты, чье имя Ева? Ну, извини. – Бакстер ухмыльнулся. – Рано или поздно кто-то должен был это сказать.

– И этот «кто-то», конечно, ты. Ладно, слушай дальше. Они разделятся, вы разделитесь. Оставайтесь в контакте друг с другом и со мной. Риск невелик, но мне не нужны промахи. Возможно, к ним подойдут. Вряд ли им причинят вред. Вероятность не больше двадцати процентов. Смотрите в оба и сведите ее к нулю.

– Лейтенант? – Трухарт по привычке поднял руку, как школьник. Он уже не был таким зеленым салагой, как раньше, Бакстер его успешно закалял. Но он все-таки слегка покраснел, когда Ева повернулась к нему. – Наши действия, если к ним подойдут? Мы задерживаем подошедшего?

– Вы наблюдаете, действуете по обстановке. Я не хочу, чтобы вы гонялись за этим типом по улице и потеряли его. Берите его, если окажетесь так близко, чтобы взять его без риска. В противном случае следите, сообщайте мне координаты. Все улики указывают на то, что жертва была выбрана целенаправленно. Риска для посторонних никакого. Постарайтесь, чтобы так было и дальше. – Ева указала на фотографию Труди на доске. – И все же он это сделал, значит, мы имеем дело с человеком, который на это способен. При наличии мотива он снова убьет. Я хочу, чтобы все вернулись домой на Рождество.

Ева задержала Пибоди, когда все остальные вышли.

– Я пойду к Мире, обговорю это с ней, заручусь ее поддержкой для ордера. У меня есть имена бывших подопечных. Тут помечены те, до кого я не смогла дозвониться. Попробуй, может, тебе повезет. Но сначала позвони Карли Твин из этого списка. Со мной она говорить не захочет. Она на восьмом месяце беременности, напугана и истерична. Попробуй мягкий подход. Было бы неплохо установить местонахождение ее мужа на момент убийства.

– А отец у нее есть? Братья?

– Черт! – Ева потерла затылок. – Не помню. Отец – вряд ли, раз ее отдали на попечение, но ты на всякий случай проверь.

– Приступаю. Удачи с ордером.

Ева глазам своим не поверила, но секретарша Миры не распялась крестом на дверях кабинета при ее появлении. Вместо этого она связалась с Мирой по интеркому, получила согласие и сделала Еве приглашающий жест.

– Счастливого Рождества, лейтенант.

– Э-э-э… спасибо. И вам того же.

В дверях она еще раз оглянулась, пораженная переменой, и услышала, как свирепый цербер напевает «Звените, колокольчики».

– Вам бы проверить мозги вашей секретарши, – сказала Ева Мире, закрыв за собой дверь. – Она вдруг подобрела и сейчас там поет.

– С людьми такое бывает в праздники. Я предупредила ее, чтобы пропускала вас в любое время, если только я не занята с пациентом. Я хочу быть в курсе не только вашего расследования, но и вашего эмоционального состояния.

– Я в порядке. Все нормально. Мне просто нужно…

– Присядьте, Ева.

Мира повернулась к автомату, и Ева мученически закатила глаза у нее за спиной, но послушно опустилась в одно из глубоких темно-синих кресел.

– Следствие то и дело заходит в тупик, поэтому я решила пойти в открытую. Я хочу…

– Выпейте сначала чаю.

– Честное слово, я…

– Я знаю, но считайте, что это мой каприз. Сделайте это для меня. Я же вижу, вы плохо спали. Вам снятся кошмары?

– Нет. Не совсем. Я вчера заработалась допоздна. – Ева взяла чашку. А какой у нее был выбор? – Задремала за столом. Просто провалилась на несколько минут. И мне приснился странный сон. Ничего особенного.

– Все равно расскажите.

Черт, она пришла сюда не сны рассказывать! Но Ева знала: спорить с Мирой на ее собственной территории – это все равно, что биться головой об стену.

Она описала сон и пожала плечами.

– В общем-то, это был всего лишь неприятный сон. Я не чувствовала опасности, не теряла контроль.

– Даже когда другие женщины топтали вас ногами?

– Нет, я просто разозлилась.

– За стеклом вы видели себя ребенком?

– Да. Я ела бутерброд. С ветчиной и сыром, насколько мне помнится.

– А потом вы увидели отца.

– Он всегда там. От этого не уйдешь. Слушайте, я все понимаю. С одной стороны он, с другой – она. А в середине я. Тогда и сейчас. Конечно, на меня это давит, но это не проблема. На этот раз, для разнообразия, никто не пытался меня убить.

– Вы действительно ощущали разницу, вернее, дистанцию между собой и другими женщинами?

– Я чувствую себя другой по сравнению с большинством женщин, которых знаю. Сама не понимаю, как мне удается поддерживать с ними дружеские отношения, когда по большей части они мне кажутся существами из другого мира. Нет, я понимаю, откуда, например, взялась Макси. Я знаю, что она чувствовала и почему. Женщина, которая отравляла ей жизнь, мертва. Изначально я это понимаю, хотя сама ее чувств не разделяю. Я бы не стала праздновать и пить шампанское. Если бы я хотела, чтобы все, кто мне не нравится, умерли, город, наверное, превратился бы в город мертвецов. А Макси… Я ее не виню, но и согласиться с ней не могу. Смерть – это не решение проблемы, это конец. А убийство – это преступление. Поэтому Труди, нравилась она мне или нет, стала моей. И тот, кто ее убил, должен за это заплатить.