– Властность и уверенность в себе. Очень сексуально. – Он легко поцеловал ее, а потом указал на бокал вина, который налил, когда увидел, как она вошла. – Это, конечно, не стакан, но можешь считать его неиссякающей чашей.
– Спасибо. – Ева отпила большой глоток. – Паршивый день.
– Я так и понял. Давай сделаем заказ, а потом ты мне расскажешь, что произошло.
Она подняла взгляд, когда рядом с ней возник официант.
– Я хочу спагетти с мясными тефтельками в томатном соусе. У вас тут это есть?
– Разумеется, мадам. А для начала?
Она подняла свой бокал.
– Я уже начала.
– Овощной салат, – сказал Рорк. – На двоих. И мне цыпленка с пармезаном. – Он макнул кусок хлеба в оливковое масло, уже поставленное на стол, и передал ей. – Тебе надо закусить, а то вино в голову ударит.
Ева сунула хлеб в рот.
– Опиши мне официанта, – вдруг попросил Рорк.
– Что? Зачем?
– Это забавно. Вперед.
Он знал, что это ее успокоит и отвлечет. Ева пожала плечами, отпила еще один добрый глоток вина.
– Мужчина, белый, между тридцатью и сорока. Черные брюки, белая рубашка, черные башмаки типа мокасин. Пять футов восемь дюймов, сто пятьдесят фунтов. Волосы каштановые, глаза карие. Кожа гладкая. Полная нижняя губа, длинный нос с выраженной крючковатостью. Слева глазной зуб искривлен. Прямые густые брови. Акцент жителя Бронкса, но он старается от него избавиться. Небольшая серьга в правом ухе – какой-то синий камешек. Массивное серебряное кольцо на безымянном пальце левой руки. Гей. Возможно, состоит в браке.
– Гей?
– Да. Он среагировал на тебя, а не на меня. Доволен?
– Доволен. Ты меня развеселила. Что сегодня пошло не так?
– Спроси лучше, что пошло так, – вздохнула Ева и рассказала ему.
Салат принесли раньше, чем она закончила. Она вонзила вилку в свою порцию.
– Вот так обстоят дела. Мне не за что наказывать Бакстера и Трухарта. Насколько я могу судить, они работали честно. Но эту работу им дала я.
– И это означает, что ты наказываешь себя. Какой в этом смысл, Ева? Если его толкнули, то каков мотив? Кому выгодно?
– Можно вернуться к деньгам. Труди была хорошо обеспечена, у Бобби – успешный бизнес. Или можно вернуться к мести. Он же был кровным родственником, он был там, жил в доме, когда она занялась опекунством.
– Он приносил тебе еду, – напомнил ей Рорк. – И наверняка не тебе одной.
– Вероятно. Но он не заступался. Может, кто-то считает, что ему следовало быть активнее.
– А ты сама так считаешь?
Ева съела еще салата, запила его вином.
– Нет. Родственные связи крепче и инстинкт самосохранения тоже. Я ни в чем его не виню. Но когда я была там, он был ребенком. Всего лишь ребенком. А к тому времени, как его мать перестала заниматься опекунством, он уже стал взрослым. Кто-то мог решить, что он тоже должен заплатить.
– Получается, что его невмешательство, возможно, делает его сообщником?
– Что-то в этом роде. Но, черт побери, их же проще убрать дома, не так ли? Да, тут чужой город, много людей… Это плюс. Зато в Техасе легче изучить их распорядок. И это уводит меня обратно к спонтанному порыву.
– Ты рассматривала вариант с прелестной молодой женой Бобби?
– Все еще рассматриваю. Может, она была не так терпима к свекрови, как сама говорит. Будь я на ее месте, мне понадобилась бы чертова уйма терпимости. Итак, она увидела свой шанс и воспользовалась. Избавиться от мамы Тру и тем самым сунуть деньги в карман Бобби. А потом… Эй, а почему бы не турнуть и его? Зачем ей лишнее звено? Он выходит, я вхожу. Неужели она так глупа? Неужели думает, что в ее сторону я не посмотрю?
– Ну, ты смотришь, и что видишь?
– Ничего такого, что выпрыгнуло бы и заорало: «Я убийца!» Этого нет ни в фактах дела, ни в ее досье. Но уж больно она сладенькая. Вся такая розовенькая, и сю-сю-сю, и сю-сю-сю, и «мама Тру»… – Ева откусила хлеб. – Только глянешь на нее, уже плачет.
– Ну, если у тебя за плечами убитая свекровь, похищение и муж в больнице, мне кажется, слезы оправданы.
Ева не обратила внимания на его слова. Она барабанила пальцами по столу.
– В ее досье нет никаких данных, указывающих в эту сторону. Я не верю, что кто-то мог выйти замуж за Бобби ради денег. Их слишком мало. Даже если она знала о грязном маленьком загашнике Труди.
– «Маленьком»? – удивился Рорк. – В некоторых кругах считается, что на такие деньги можно прожить с большим комфортом.
– Вот теперь ты рассуждаешь, как Пибоди. Я не избалована деньгами, – нахмурилась Ева. – Но выйти замуж ради денег, когда надо отправить на тот свет его мать и его самого, чтобы их заполучить? Это натяжка. И я не представляю, откуда она могла знать заранее, что у Труди распиханы по тайным счетам такие бабки.
– Может, связь с кем-то из женщин, подвергшихся шантажу? – предложил Рорк.
Ева была вынуждена отдать ему должное. Он рассуждал как коп, хотя морщился всякий раз, когда она об этом упоминала.
– Да, была у меня такая мысль. Я кое в чем покопалась, надеялась найти следы. Ничего. Во всяком случае, пока. Перечитала показания очевидцев. Двое говорят, что она пыталась его схватить. Пыталась его удержать, когда он начал падать. Что подтверждает ее собственные показания.
– И все же ты сомневаешься.
– Приходится сомневаться. Она была там, на месте, в обоих случаях. Она связана с обеими жертвами. Если мотивом были деньги, на данный момент она – единственная, кто выигрывает. Все достается ей.
– Значит, ты приставила к ней охрану, чтобы следить за ней, а не только защищать?
– А что еще можно сделать? До двадцать шестого числа все глухо. Лаборатория не работает, половина моих людей отсутствует, или их мысли где-то витают. Непосредственной угрозы населению города нет, значит, я не могу надавить на лабораторию. Даже «чистильщики» так и не представили мне отчет по номеру, соседнему с тем, где произошло убийство. Рождество меня душит.